И Она тоже выбрала это место и явилась здесь омытая холодными волнами Западной Двины в отблеске языков страшного пламени, уничтожавшего город. И пожар отступил. Это произошло 10 августа, а год горожане не помнят. Да разве Божественное явление имеет время? Конечно, по земному летоисчислению есть цифры – век, год, день, минута, но там, на небесах – это вечность. Иногда небесное встречается с земным. Как в Дисне, 10 августа каждого года, из века в век. И люди здесь рождаются из века в век отмеченные Божьей лаской и являют миру гениев. Из рода Кастровицких – поэт Гильом Апполинер, из рода Гриневицких – писатель Александр Грин, Язэп Дроздович, Игнат Буйницкий… И хранит Дисненская Одигитрия под своим покровом это благодатное место. И строится здесь замок среди вод Западной Двины придворным архитектором Стефана Батория – итальянцем из Урбино. И сильные мира сего не раз посещали этот город и находили здесь утешение и защиту. В Первую мировую войну в маленький городок, спасаясь от кайзеровских войск, эвакуировали всё виленское и губернское начальство. Сам архиепископ Литовский и Виленский, будущий Патриарх всея Руси Тихон, несколько месяцев жил здесь и творил молитву перед чудотворным образом. И спасала Богоматерь всех, кто обращался к ней в молитвах и надеждах. Что неподвластно было материальной логике, находило здесь воплощение в Божественном провидении. И шли за помощью к образу все страждущие не только православные, но и католики… Но пришли в ХХ веке другие времена, времена безверия…
«Разделили ризы Мои между собою и об одежде моей бросали жребий». (Ин. 19: 24).
…С неё сорвали серебряные ризы, оставив белые раны на вековом левкасе. Её бросили на пол. След кроссовки современного варвара запятнал одежды Богоматери…
Но образ воскрес и преобразился, поправ всё материальное…
Фиолетовые сумерки провожали последние низкие лучи зимнего солнца. Ультрамариновые тени легли по снегу от крестов и высоких игольчатых сосен. В морозной тишине мы, паломники к Дисненской Одигитрии, поднимались к небольшому Свято-Одигитриевскому храму, который располагался на кладбище маленького городка. «Как на Галгофу…» – подумалось мне в тот момент. Это сравнение с сакральным местом из Евангелия оказалось в тот момент не случайным. Размышления над святыми текстами пересеклись с рассказом матушки Сергии о страшной трагедии, произошедшей в Дисне во время революционных потрясений
…Его заставили выкопать себе могилу. Бросили его туда живым. Били лопатой по голове, отсекли голень, перебили ноги, чтобы не убежал. А он только кротко молился и просил убийц не брать на себя тяжкого греха. Не за свою жизнь просил, а за их гибнущие души. Весной 1919 тяжёлые комья ещё не оттаявшей земли прервали дыхание иерея Константина Жданова на окраине Дисны. Под алтарём кладбищенской церкви и было перезахоронено изувеченное тело священномученика Константина. Летом 1919 г. о том позаботились верные прихожане Свято-Успенской церкви из Старо-Шарковщины, где служил отец Константин…
«Возможно – подумал я в тот момент – этот небольшой скромный храм и стал тем ковчежцем, где на время строительства “социалистического рая” на земле сохранились наши святыни – Дисненская Одигитрия и мощи священномученника Константина». Богородица своим покровом оберегала от поругания мощи верного пастыря, замученного и убиенного товарищами-большевиками.
Скрипнул огромный кованный металлический засов, и распахнулись тяжёлые двери в храм. Так в декабре 2010 г. икона Дисненской Одигитрии воочию впервые предстала передо мной в обрамлении белых вышитых местными рукодельницами кружев, будто в тонких узорах инея. Более двадцати лет назад я видел её в альбоме «Иконопись Беларуси XV–XVIII веков» в большом серебряном окладе XVIII века. Даже тогда, когда я был «зелёным» студентом художественного вуза, иллюстрация производила неизгладимое впечатление – от строгого взгляда Богородицы исходила такая мощь, что ты чувствовал себя именно тем грешником, который был повинен во всех предстоящих мучениях Богомладенца, представленного сидящим на руках Матери. От чёрного фона и холодных переливов серебряного оклада исходила торжественная суровость. Как мог я предположить в то безбожное время начала 1980-х, что наши пути с образом пересекутся, и я возьму на себя ответственность за сохранение этой святыни! И когда увидел икону по прошествии нескольких десятилетий уже без оклада, то далёкое чувство сопричастности с высоким творением осталось, но к нему прибавились другие соображения…
«Какое мастерство иконописца! Прямо царские изографы приложили к образу руку. Мастера Оружейной палаты, – проносились мысли, когда я стоял перед стеклом киота Дисненской Одигитрии. – Какие бармы на одеждах Христа! Ювелирная работа! Тонкая ассистовка одежд! Явно конец XVII века. Хотя нет – такое пробельное письмо ликов характерно для русской иконописи начала XVIII века. Но при чём тут русские иконописцы в Беларуси XVII века? Не могли же царские изографы работать в Дисне! Но как тонко и мастерски смоделированы складки оранжево-киноварного хитона! А гиматий? Ни одной лишней линии – всё чётко, всё звенит, штришок к штришку. Удивительно! Край мафория – это же точно те «кружочки-крестики» – орнамент, характерный для московских иконописцев «оружейки». И этот взгляд Богоматери! От него мурашки по телу. И везде раны-раны-раны. Белые рваные рытвины на многовековом левкасе от вырванных гвоздей – крепёжа оклада. Лик Богомладенца изувечен по контуру волос и возле шеи. Хотелось противостоять разрушению. Да… надо спасать... И чем быстрее…»
Только через полчаса молчания перед иконой я почувствовал, как настыл интерьер небольшого храма. Молитва поднималась вверх вместе с облачком белого пара…
«Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах…»
Слова и благие намерения о спасении образа стали воплощаться в дела только через год. И весь 2011 г. был наполнен духовной и материальной работой, которая готовила меня к главному – решиться взять на себя ответственность за спасение белорусской святыни. Все дела этого года так или иначе были связаны с Дисненским краем. 3 июня произошло ещё одно событие, подтвердившее незримую связь Дисненского образа Богородицы и отца Константина Жданова. В этот день к лику белорусских новомучеников причислен убиенный большевиками отец Константин. Его мощи крестным ходом перенесли из маленького кладбищенского храма в новую раку в Воскресенском соборе. Вместе с новомучеником в храм возвратилась и Дисненская Одигитрия.
Переплетение таких событий теперь кажется совсем не случайным. И даже те трудности, которые возникали на пути к образу почти из ничего, были тоже не случайными.
Только собрались вместе с водителем Александром на микроавтобусе выезжать рано утром в Дисну, как возникают неотложные дела. Забываем ключи, возвращаемся. Смотрю на часы – опаздываем на встречу с владыкой Феодосием, архиепископом Полоцким и Глубокским. В его ведении находится храм с чудотворной иконой, и он – моя последняя инстанция о вынесении приговора по реставрации. Выезжаем из Минска, лучше сказать – вылетаем. Тут лукавый не дремлет – ГАИ за поворотом. Стоп, превысили скорость! Вновь досадная остановка, но стражи порядка, узнав о цели нашего визита к Одигитрии, милостиво нас отпускают, впредь наказав не превышать скорость даже ради такого благородного дела. Наконец, через несколько часов поездки показались над Двиной белые башни-паруса многовековой Софии. Мы в Полоцке. Долгожданная встреча с владыкой.
– Я понимаю твой благородный порыв. Наконец, я верю тебе. Я с удовольствием отдам тебе во спасение образ Одигитрии, – строго поясняет владыка и разводит руками. – А как мне поверят чиновники из Министерства культуры. Они же потребуют официальную бумагу, где находится памятник культуры, который занесён в реестр особо значимых? Это же достояние народа!..
Звонки, звонки, звонки. Бесконечные переговоры по телефону. «Неужели и раньше меценаты отсылали гонцов согласовывать свои духовные порывы с министерствами в Вильну, Варшаву или Санкт-Петербург?» – подумалось мне в то время. По чиновничьей иерархии доходим до заместителя министра культуры. И всё решается с Божьей помощью. Снимаются до минимума канцелярские препоны, вся ответственность за образ ложится на батюшку Геннадия, настоятеля Воскресенского храма в Дисне, и на меня. Владыка строго благословляет меня, и мне вспоминается первая встреча с архиепископом, когда он приезжал годом ранее смотреть на отреставрированный мною образ Полоцкой Одигитрии. Я думал, что все владыки очень строгие и видят чуть ли не насквозь твои мысли. Высокая фигура архиепископа в чёрной рясе показалась из лифта, я подставил руки лодочкой для благословения.
– Ты кто? – строго спросил владыка, словно грешника святой Пётр у врат рая.
– Я – реставратор, – только и смог я прошептать от волнения…
Наконец мы выезжаем из Полоцкого Свято-Евфросиниевского монастыря, рядом с которым расположена резиденция владыки, в сторону Дисны. Как добрый Ангел Хранитель нас сопровождает неутомимая матушка Сергия, которая также радеет о спасении образа. В Дисненском храме отец Геннадий с матушкой и регентом церковного хора уже нараспев читают Акафист Богородице у новой раки невинно убиенного отца Константина. Настоятель храма тепло благословляет нас в настылом от декабрьских холодов интерьере. Батюшка мне кажется добрым полоцким боярином, сошедшим на амвон прямо с иллюстраций к детским сказкам. Да простит меня батюшка за сравнение. Он такой же кряжистый, мощный и вместе с тем добрый. Эта доброта и глубокая народная мудрость прячутся в прищуре глаз и в белорусском акценте при разговоре. Наши белорусские «дз», «гэ», «цэ» в устах батюшки разбавляют своей мягкостью строгость молитв на старославянском.
– Глядзице, каб прыхажаньне не пабили нас камнями! – напутствует меня отец Геннадий на бережное отношение к чтимому образу.
Осторожно вынимаем икону из тяжёлого киота. Включив электорочайник, растворяю животный клей и накладываю профзаклейки на трещины по лику Одигитрии, зацелованным рукам и на ножки Богомладенца, чтобы ни один кусочек левкаса с живописью не пропал при транспортировке. Пеленаем образ в байковые покрывала, как драгоценное дитя, и, сдерживая от волнения дыхание, выносим икону из храма в микроавтобус. Отец Геннадий благословляет ещё раз на дорожку с просьбой:
– Пастарайцесь к августу! У нас будзет праздник иконы, а самой иконы не будзет! Што я скажу сваим прыхажанам?...
На всё воля Божия…
Мы выезжаем из Дисны на дорогу, ведущую в Полоцк. Надо завернуть в Свято-Евфросиниевский монастырь, отвезти домой нашего ангела-хранителя матушку Сергию, которая загодя предупредила сестер, что чудотворная икона на минутку прибудет в обитель. Погода начинает портиться, серые зимние небеса полны снега и дождя. У монастырской башни-колокольни делаем небольшую остановку. Необычно и трогательно было смотреть, как сёстры прикладывались губами к холодному металлу «Пежо» именно с той стороны, где в пеленах внутри кузова стояла Дисненская Одигитрия. Выходит, наша машина освящена! К вечеру погода совсем стала невыносимой, и дорога к Минску была истинным испытанием. Снег и дождь образовали вместе такую белую пелену, что не было видно ничего на расстоянии нескольких метров.
– Как доедем? – взволновано спрашивал Александр, вглядываясь сквозь мельтешение щёток в белую кутерьму за лобовым стеклом.
– С нами Богоматерь! – успокаиваю я его. – Ничего плохого не должно случиться.
Ближе к ночи с черепашьей скоростью въезжаем в Минск. Рабочий день давно закончился, но реставраторы стоически ждут нас в музее. Образ осторожно занесли в мастерскую, положили на рабочий стол. Пусть она как ребёнок лежит в пеленах. Отдыхает и привыкает к новому месту и к новому температурно-влажностному режиму…
Первые пробные расчистки на лике и руке Богоматери дали неожиданный результат. Искали запись XIX века, а её не оказалось. Из-под старого потемневшего лака, смешанного с копотью лампад, показались яркие краски родной живописи. Нежно-розовый румянец шеи Богоматери, лазоревый малахит чепца в раскрытом окошке-«контрольке» размером всего два на два сантиметра вызвал у реставратора высшей категории Аркадия Шпунта и меня бурю эмоций и предположений. И был повод задуматься, потому что письмо Дисненской Одигитрии в белорусской иконописи не с чем сравнить. Аналогов, скорее всего, просто не сохранилось по прошествии стольких веков немилосердных испытаний для нашей многострадальной земли. Холодность тёмного лака сменилась тёплым сиянием раскрываемой древней живописи.
Как потом воскликнул фотограф Владимир Сутягин, один из паломников к Одигитрии зимой 2010 г., увидев раскрытый от старой олифы образ:
– Так она же красная стала!
В этом возгласе проявилось непосредственное восприятие иконы, ведь красный цвет, в первую очередь, есть символ прекрасного. У славян красный цвет имел особое, сакральное значение возрождающейся жизни. Не зря на Беларуси любимыми цветами в народной одежде были белый и красный, а для поселений выбирали красивейшие уголки природы, которым давались имена: Красная Горка, Красный Бор, Красное…
В процессе реставрации в ликах Богоматери и Богомладенца стали доминирующими теплые тона: киноварно-розовый и красно-охристый. Духовное восприятие образа настолько усилилось, что представить, например, его в музейном зале древнебелорусской живописи рядом с другими иконами невозможно. Икона одна на стене могла держать огромный зал. И не зря даже в Дисненском храме у Одигитрии есть своё отдельное «красное» место перед алтарём, слева от Царских врат.
Вновь вглядываясь в образ на рабочем столе в реставрационной мастерской музея, вспоминаю царских изографов из Оружейной палаты Кремля. Такое же графическое построение складок одежд, сложный оливково-зелёный цвет гиматия и киноварно-розовый хитона Христа. Характерный рисунок звёзд Дисненской Приснодевы, виденный мною на челе и плечах Казанской Богоматери, иконы конца XVII века, которую я реставрировал для частной коллекции. Даже орнамент фона вспомнился – это же Богоматерь Смоленская-Шуйская начала XVIII века, привезённая мною из Владимира. На Владимирской иконе фон выложен сусальным серебром, по которому чёрно-орешковым и шафраново-красным лаками был нанесён знаменитый барочный орнамент «павлиний глаз». Реставратор-иконописец из Москвы, рассматривая Богоматерь Смоленскую-Шуйскую, не преминул сделать замечание, что сей орнамент характерен для старинных русских ситцев с набивным рисунком. Откуда же взялся в русской орнаментике характерный для европейского барокко «павлиний глаз»? Кстати, этот орнамент имеет ещё одно название – «цветок граната», как символ Воскресения Христова.
Впервые на Руси он появляется в изразцах Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря на Истре. Цининным мастером, изготовившим это чудо в 1658 г., был наш земляк, выходец из Мстиславля Степан Полубес. Кстати, именно тогда мастера Оружейной палаты вступают в период наивысшего расцвета своего творчества.
Как ни странно, а толчок к развитию русского искусства дала внешняя политика Московского государства. Мы привыкли к мысои, что окно в Европу прорубил Пётр Первый. Но первым, я думаю, в середине XVII века одну из ставень Московии приоткрыл в европейский мир, сам того не зная, царь Алексей Михайлович, прозванный «Тишайшим». И европейская культура из Великого Княжества Литовского (ВКЛ) вошла в приоткрытое окно Российского царства.
К сожалению, географическое положение Великого Княжества Литовского между Востоком и Западом сделало нашу землю не только центром проникновения и обогащения культур, но и полем сражения за материальные блага на многие годы. Самым опустошительным для нашего народа был XVII век, прозванный позднее «кровавым потопом». В страшном вихре войны, прошедшем по нашим городам и местечкам, были вывезены в Московию лучшие мастера и, надо полагать, многие лучшие их творения как пример для подражания. Сама Москва, город сорока сороков церквей, вскоре на четверть состояла из «белорусцов», которых в Мещанской слободе, где нынешняя Тверская улица, стали называть «литовскими людьми». Так в Русском царстве появились наши резчики, живописцы, ювелиры, ценниники. Истины ради вспомним и о воинствующих наследниках викингов, прошедших ураганом по северу и западу ВКЛ. Откуда могло в знаменитой шведской библиотеке города Упсала взяться большое количество наших старых рукописей, книг и географических карт, выполненных знаменитым картографом из Несвижа Маковским? И разве по доброй воле самих «белорусцов» шведские музеи пополнились шедеврами наших мастеров?
Течением «кровавого потопа» в середине XVII века попал в Москву Степан Полубес, пленённый в Мстиславле царским воеводой князем Трубецким и принёсший «павлиний глаз» на фасады православных церквей России. Мастеру ещё повезло, ибо сам город вырезали стрельцы под корень, а чудом оставшихся в живых жителей называли не иначе как «недосеками». Хотя что удивляться, таким кровавым был век для всей европейской цивилизации. В 1630 г. при взятии войсками маршала Тилля города Магдебурга в живых из 25 тысяч жителей осталось только пять тысяч…
Белорусские мастера изумили московитов своим искусством «флемской» (от немецкого
flamme – огонь) резьбы. И появились в русских храмах изумительные скульптурные иконостасы, видом напоминающие сказание о «Неопалимой Купине», где среди горящего золотом растительного орнамента на молящихся смотрели святые лики. В иконопись проникают сюжеты, навеянные знаменитыми гравюрами Библии «Thearum Biblicum» фламандца Пискатора, выпущенной в Амстердаме в 1650 г. Надо полагать, многие библиотеки и архивы были вывезены из Великого Княжества Литовского в Москву для дальнейшего изучения. Белорусская иконопись, богатая приёмами византийской и западной школ, привела завоевателей в изумление. И вот уже царские изографы пишут лики святых «яко в жизни» во «фряжской» манере. Сам жалованный мастер Оружейной палаты Симон Ушаков в архитектурном пейзаже иконы Святой Троицы 1671 г. копирует итальянский город великого Пауло Веронезе с его картины «Пир у Симона Форисея». Образа одевают в кованные оклады, украшенные орнаментальными гирляндами цветов и фруктов. Мотивы граната, яблока, виноградной лозы, широко применяемые белорусами в декоре иконостасов и окладов, находят применение и в архитектурном стиле, прозванном позднее «нарышкинским барокко».
Круг моих размышлений, впечатлений и догадок о датировке и стилистике письма Дисненской Одигитрии замкнулся. Он прошёл из маленького, настылого влажным холодом, храма на кладбище города Дисны к величественным стенам Московского Кремля и обратно. Наши лучшие мастера XVII века дали повод к таким изысканиям: о похожести приёмов письма Дисненской Богоматери и кремлевских иконописцев. И всё потому, что наши соотечественники в XVII веке работали рука об руку с жалованными царскими изографами и делились своими секретами. Их творениями мы восхищаемся во многих храмах Москвы, Ярославля, Костромы… У меня самого первые впечатления о приёме письма Одигитрии были «оружеечные», несмотря на явно «наш» родной фон с «павлиньим глазом».
Воистину, нет пророка в своём Отечестве. Со временем учителей у нас и в России подзабыли. Многие и не догадываются о белорусских корнях развития иконописи Оружейной палаты Кремля, которой по праву гордится Россия как духовным достижением и этапом развития после нетленных творений Андрея Рублёва.
И последняя загадка для меня в Дисненской Одигитрии, хотя кто может разгадать Божественное творение, – это выбеленный лик Богородицы и киноварно-красный санкирь, не характерный для многих белорусских икон. Светло-охряные, почти белые лики встречаются в русской иконописи только в XVIII веке. А Дисненская Одигитрия, судя по предположительной датировке, относится к первой половине XVII века. До этого иконописцы Московии крайне осторожно использовали белый цвет – только «движки» в самых светлых местах лика. И всё же, просматривая македонские и болгарские иконы XIV–XV веков, нахожу «предтечу» пробельного лика Дисненской Одигитрии – это Балканы или ещё раньше Византия! И правда, греческие мастера привнесли в иконопись контраст и яркость цветовой гаммы, построенной в основном на тёплых тонах. Вспомним великих творцов, выходцев из Греции, Феофана Грека и Дионисия, расписывавших храмы России. Почему бы греческим мастерам не работать и в Великом Княжестве Литовском? Уверен, они творили и передавали своё мастерство местным иконописцам. И это их пробельное письмо по теплому санкирю нашло воплощение у белорусского мастера, писавшего Дисненскую Одигитрию…
Прошло полгода скрупулёзной работы Аркадия Шпунта по раскрытию живописи иконы, когда скальпель реставратора миллиметр за миллиметром приближал нас к первоначальному замыслу белорусского иконописца XVII века. И вот раскрытый образ находится на рабочем столе в моей мастерской – надо приступать к не менее ответственной работе – тонировкам по ранам-утратам иконы. Который раз прошу Богородицу о помощи в работе, у Святого Духа – мастерства и крепости в руках, у святых заступников – укрепления в вере и стойкости в искушениях. Рассматривая икону на рабочем столе, и меня не покидает чувство ещё какой-то тайны, скрытой в ней. Весь процесс реставрации происходит в общении со святым образом, в размышлении о стилистике письма, о времени, когда была создана святыня, о сакральной сути иконы, к которой прикасается моя кисть при тонировках. Конечно, сакральную суть мне не понять, как бы я ни старался, это как вера – она есть или ее нет. Иногда просто в молчании смотришь на образ, забывая о времени: вот так бы и уйти в бесконечность вслед за образом по длинным лучам заходящего летнего солнца, освещающего вечерним светом мою мастерскую. Размышления, предположения… Возможно, резной левкас создан позже, чем написана сама икона? Как иконописец, зная о декоративном фоне иконы, для которого нужна ровная поверхность, вдруг заказывает доску с ковчегом, явно мешавшим бы в дальнейшем резчику по левкасу? Доска под икону была выполнена раньше, чем резной левкас – единственный ответ, приходивший на ум. Значит, фон иконы со знаменитым «павлиньим глазом» сделан позже, возможно, под барочный иконостас храма, в который была внесена святыня. А как же сами лики? Не поновлялись ли они, когда икону украшали резным орнаментом?
Больше всего, как ни странно, пострадали старинные иконы именно от непрофессиональных «поновлений», выполненных 100–300 лет назад. Как раньше поновляли икону? В то время ведь не было ни щадящих, химически выверенных и подобранных составов для раскрытия потемневшей олифы, ни увеличительной оптики, ни рентгена. «Обновитель» брал щёлок, растворял его в воде в большом деревянном корыте, погружал туда икону и счищал тёмные места пемзой, как грубым наждаком. То, что оставалось от древнего письма, проклеивалось и дописывалось с последующим покрытием олифой, которая снова темнела через 100 лет. В лучшем случае, использовался спирт для растворения олифы. Это хорошо, если такой мастер был немного с ленцой и, не утруждая себя скоблением пемзой, просто переписывал икону по старой олифе, если возможно было рассмотреть под тёмно-коричневым лаком иконографию образа. А какие иконы поновляли? Конечно, самые почитаемые – прихожане не жалели на это благое, как им казалось, дело средств. Сколько реставрационных вставок на знаменитой Владимирской иконе Божией Матери XII века: наверно, начиная с XIV века, её обновляли лучшие мастера каждые 50 лет. Она вся будто соткана из лоскутков живописи XII–XIX веков. Хотя, если бы наши предки не укрепляли и не реставрировали святыни, дожили бы они до наших дней или превратились бы в прах из частичек левкаса и краски?..
Через просветлённую цейсовскую оптику нахожу в иконописи места, которые чуть-чуть приоткрывают тайну времени. На благословляющей ручке Христа, на шее Богородицы есть выпады краски XVII–XVIII веков, а под ней – другой красочный слой с более мелким кракелюром. На шее Богородицы можно даже рассмотреть пунктир более древней оживки. Неужели это XVI век? Хочется глубже раскрыть скальпелем старую живопись, и в то же время боязно. А вдруг там большие утраты? Не беру на себя такую ответственность – пусть потомки разгадывают дальше загадку Дисненской иконы…
А лукавый, надо сказать, не дремлет всё это время. Не на прямую бьёт, а как бы в сторону, зато жалит в самое сердце. На Страстную пятницу моя дочь попадает под машину. Для неверующего человека – это простое совпадение: пятница, да ещё тринадцатое число, да кот не той масти не там гулял… Но Дисненская Одигитрия хранит мою девочку. Это просто чудо, что она, пролетев от удара несколько метров, отделалась несколькими царапинами и испугом. Молитвы многих сопереживающих моим трудностям помогают в работе над святым образом. А молитва митрополита многого стоит…
Как и сотни верующих, я возношу свою молитву, свой скромный труд к стопам Богородицы и с надеждой жду день в августе, когда небесное соединится с земным в маленьком городке Дисна.
И пусть так будет всегда. Из века в век…