В нынешнем году Праздничному хору минского женского Елисаветинского монастыря под управлением монахини Иулиании (Денисовой) исполнилось 20 лет. Он известен не только в Беларуси, но и далеко за её пределами. Все певчие — музыканты различных специальностей: дирижёры, музыковеды, композиторы, исполнители; среди них — кандидаты искусствоведения, лауреаты и дипломанты международных конкурсов, руководители и солисты хоровых коллективов столицы. На счету Праздничного хора немало наград, полученных на музыкальных фестивалях и конкурсах. А на юбилейном концерте, который состоялся 20 февраля 2017 г. в Минске, он получил очередную награду: Митрополит Харьковский и Богодуховский Онуфрий наградил регента и хор медалью святителя Афанасия, Патриарха Цареградского, за значительный вклад в духовную и культурную жизнь Харькова. А в мае нынешнего года на фестивале «Гайновские дни церковной музыки» в Польше регенту хора монахине Иулиании будет вручена одна из самых высоких наград, которая присуждается православной общественностью Польши, — премия имени князя Константина Острожского, за особый вклад в развитие православной культуры и духовности. О том, какими были эти два десятка лет на сцене, о значении церковной музыки для светского человека и многом другом — наша беседа с регентом Праздничного хора монахиней Иулианией (Денисовой).
 

 
— Матушка Иулиания, расскажите, пожалуйста, что сподвигло вас писать церковную музыку?
 
— Приход к вере музыканта, как правило, приводит его на клирос. Чтобы свои таланты принести Богу, поставить Ему на службу. Я — не исключение. Мой приход на клирос в начале 90-х годов совпал с необходимостью пополнить репертуар хора Петро-Павловского собора Минска, о чём регент хора меня попросила. Я очень удивилась, так как была уверена: всё уже «написано», и привнести новое невозможно, ибо существуют определённые распевы, каноны богослужебного пения, нарушать которые нельзя. Я тогда ещё ничего не знала, была круглой невеждой. Оказалось, можно взять благословение и… попробовать писать. Мой первый опыт — кондак Акафиста Покрову Пресвятой Богородице; а дальше всё само пошло, ведь необходимость — великая вещь. Когда я стала регентом уже «своего» хора, то получила возможность формировать его репертуар. Мне очень хотелось вернуться к истокам, к древним распевам.
 
В то время в основном звучали авторские песнопения композиторов XIX-начала XX веков. Эта музыка, по сути, не принадлежит к исконно русской традиции: классический четырёхголосный партес, концерты Бортнянского, обиход Львова, песнопения Архангельского, Чеснокова. Замечательная музыка, но богослужебное пение — другое.
 
 
 
— В каких жанрах вы работаете как композитор?
 
— Подавляющее большинство написанных мной песнопений — обработки распевов, но есть и другой пласт. Не всегда это только то, что поётся в храме. Церковь — собрание людей, и они хотят петь о Боге и вне её стен. Так было испокон веков. Духовный стих — достаточно древний жанр, и мы решили его приблизить к современности. Более того, есть и духовные стихи, написанные современными поэтами; эта живая традиция продолжается. Давно уже поётся наше совместное с замечательным русским поэтом протоиереем Андреем Логвиновым сочинение «Дни мои». Потом мы записали диск для паломников, куда вошли и старинные песни, и новые духовные стихи. Мы его назвали — «Всего-то-навсего». Стихи также написаны батюшкой Андреем Логвиновым. Появляться должно то, что угодно Богу. Для этого и нужно молиться, а в монастыре всё происходит по воле Божией. Мы берём благословение, чтобы предстоящее нам дело состоялось так, как Богу нужно. Монастырь прежде всего воспитывает доверие к Богу. И попадают люди в него по призыву Божиему, когда понимают, что в миру им не спастись.
 
 — О вашем пути в монастырь рассказывается в фильме «Инокиня». Но, возможно, его не все видели; потому расскажите об основных этапах своих духовных исканий.
 
— Моя православная жизнь началась с чуда исцеления. Мы с четырёхлетним сыном попали в отделение для онкобольных детей… Начало смутных девяностых, но для Церкви — время новое: открывались храмы, звонили колокола, многие люди приходили к вере. Я уже тогда чувствовала: моя жизнь идёт не так. Но что нужно сделать? Где искать?..  А потом Господь «хирургическими» мерами вмешался. Он показал на мне: заболел ребёнок — причину ищи в себе. Вот я и стала искать… Не все матери в онкологии молились. Иные спрашивали: «За что?» А я ни разу не задумалась о том, что смерть рядом, что сын может умереть. После метаний, астрологии, оккультных средств я пришла к Богу, к исповеди, к причастию. Затем была обычная онкологическая схема — долгие недели химиотерапии… Лечение длилось почти полтора года. Игнат не ходил, я возила его в колясочке, носила, а он висел, как тряпочка, в последней стадии рака… И вот сейчас ему 28 лет; окончил с отличием Московскую консерваторию, работает в монастыре, поёт в нашем хоре. Богу всё возможно, надо верить! Я тогда ничего не знала о монашестве, и не было в Минске ни одного монастыря. Молилась об Игнаше у чудотворной иконы Божией Матери в Успенском Жировичском монастыре. Обетов не давала, в монастырь не собиралась. Но Бог уже, наверное, знал, как меня спасать.
 
Когда Игнат уехал в Москву учиться, а старшие дети жили отдельно, я осталась в нашей отремонтированной квартирке одна. И вдруг подумала: ну что мне тут делать? И за три дня собралась в монастырь. Господь видел моё состояние. Воля Божия насчёт монастыря транслируется прямо в сердце. Если не чувствуешь этот призыв, значит, ещё не пришло время, не спеши. Мне кажется, что по ошибке в монастырь не приходят. Приходят по призыву.
 
У себя я наблюдаю три этапа. Сначала была этакой девочкой-белоручкой. Затем превратилась в женщину, обременённую большой семьёй, от нужды всему научившуюся и очень любящую различные хозяйственные вещи. И, наконец, стала (вернее, пытаюсь стать) монахиней — кем, наверное, Господь хотел меня видеть. Этапы мои, как сейчас думаю, соответствуют библейским образам Марфы и Марии. Так или иначе, две эти грани в женщине присутствуют, и самый главный конфликт в её душе — между этими началами, вероятно. Остальные виды конфликтов в них помещаются, во всяком случае, в верующей душе.
 
В моей жизни оба служения воплощались последовательно. Никто не ожидал, что из белоручки толк выйдет. Когда однокашники через двадцать лет увидели меня маменькой троих больших детей, хватались за голову: «Она же, не зная даже, что картошку надо на маргарине жарить, на сухой сковородке готовила!» А другие лет через тридцать-сорок удивлялись: «Как это Денисова ушла в монастырь? Разве она к этому пригодна?»
 
Вывод какой? Исполнять ту функцию, которую ты в данный момент чувствуешь правильной и естественной. Не сопротивляться, по крайней мере. И делать это с полнейшей отдачей. Есть у тебя дети? Чувствуешь порывы творчества? Делай и то, и другое! Спи три часа. Будет нелегко. Но надо положиться на Бога. А мы Богу не доверяем, это я по себе знаю… А склониться в ту или иную сторону, решить, например, что есть время для детей, и надо сначала ими заниматься, а когда повзрослеют, уж тогда… Нет. Кто знает, наступит ли «тогда»? Может, здоровья не будет, а, может, дар отнимется, и ты уже и рада бы, а его нет.
 
 
— А каково ваше послушание в монастыре?
 
— Кроме регентства и написания песнопений, — работа в студии звукозаписи над выпуском дисков, статьи, редактура и монтаж видеофильмов для нашего сайта. И все певчие сёстры также имеют, кроме клироса, одно, а чаще — несколько послушаний: работают в золотошвейной, иконописной мастерских, в ризнице, на церковных выставках, в воскресной школе, на сайте… Кто-то несёт Марфино послушание, кто-то — Мариино; а завтра может быть наоборот… В монастыре мы многое делаем своими руками, не полагаясь на благотворителей. Они есть, слава Богу, но на их пожертвования всех замыслов не осуществить.
 
— Насколько, на ваш взгляд, уместно звучание богослужебных песнопений в контексте концертного зала? Не противоречит ли это назначению церковного пения? Невозможно же молиться на концерте…
 
— Мне кажется, это искусственная антитеза, в возникновении которой виноваты отчасти мы сами, православные музыканты. На самом деле, никто не ходит на концерт молиться. А если и возникнет вдруг молитвенное чувство — слава Богу, «Дух дышит идеже хощет»! Концерт имеет множество полезных для человека функций, одна из которых — воспитание, своего рода тренировка чувства прекрасного. Эта тренировка осуществляется в сравнении композиций, разных по стилю, жанру, составу голосов и уровню душевности или, наоборот, аскетичности. И надо позволить людям любить разное. Нужно как-то отпустить эту проблему — концерт или молитва, перестать делать её таковой. В самом факте звучания церковного песнопения на сцене нет никакой опасности. Опасна плохая музыка, именующая себя духовной, — и в храме, и на сцене. Чтобы изжить эти явления, недостаточно — и даже бесполезно — назвать плохое плохим. Важно показать хорошее.
 
 
— По мнению некоторых прихожан, когда профессиональные музыканты «слишком увлекаются», стоя на клиросе, кажется, что ты на концерте, а не на богослужении. Как же найти золотую середину?
 
— Надо искать свой храм, где поют так, как тебе по душе. Я стараюсь не замечать пения, когда молюсь в храме. Не знаю, возможно ли такое, но… ищешь этого. Если, например, звучит Валаамский распев, то он… не отвлекает. Посещая Санкт-Петербург, люблю бывать на Валаамском подворье. К сожалению, вкусовщина в храмах ещё бытует. А ведь богослужебное пение — очень ограниченная область. Но чтобы подготовить человека к вхождению в храм, есть ещё один важнейший пласт музыкальной культуры — духовная музыка. Далеко не все воспринимают одноголосный распев, звучащий на богослужении в течение четырёх часов. Для тех, кто пока не может осознать и ощутить красоту и духовность знаменного распева, есть более привычный его гармонизованный четырёхголосный вариант. Говоря упрощённо: промежуточный вариант между одноголосным распевом и многоголосием. У нас в монастыре есть Праздничный хор, а есть монашеский. Первый поёт гармонизованные распевы, второй — монодии. Это очень созвучно пространству нашего храма. А ведь, кроме акустики, надо учитывать и иконографию, и интерьер: фрески, мозаики... Державный храм нашего Елисаветинского монастыря выдержан в русско-византийском стиле, поэтому в Литургии мы совмещаем византийский и знаменный распевы. Они органично чередуются, звучат замечательно и не режут слух. Эта «эклектика» соответствует духу храма.
 
 
— Что у Праздничного хора в ближайших планах?
 
— В ближайших и отдалённых планах — петь на клиросе Елисаветинского монастыря на воскресных и праздничных богослужениях. Предполагаются и несколько поездок. Например, нас вновь пригласили на Международный фестиваль «Просветитель», который пройдёт на Валааме с 27 по 30 июля 2017 года, а также на Московские «Рождественские чтения» 2018 года.