Революция семнадцатого года скончалась, а её мотор — жив. Большевики сломали имущественное неравенство и превратили страну в однородную трудящуюся массу. Их революционные преемники, переведя дух после развала страны, принялись за сокрушение следующих основ мира.
Теперь настала очередь разрушения семьи.
Прямолинейно, правда, не сломаешь. Нужны «благочестивый» повод или наживка на крючке. Информационным поводом новой революции стали волны «возмущения», связанные со словом «семья». Например, «семейное насилие», «равенство полов». Эти понятия, слившись, в умелых руках образовали гремучую смесь, названную движением «против насилия в семье».
Однако насилие рассматривается весьма специфично. Под ним понимается насилие мужчины над женщиной и, как следствие, делаются два вывода: женщина находится в рабском состоянии на протяжении веков; мужчины — существа более низкие по духовной организации, чем женщины. Сложение этих «бесспорных» аргументов породило феминизм как форму существования высокой человеческой расы — «Женщины». Соответственно, высшей расе не нужны ни муж, ни семья, ни церковное венчание.
Как и все революции, новое движение начинается за здравие, а грозит окончиться за упокой.
Сразу надо оговориться, исключив слово «семейное» из понятия насилия. Насилие есть в школе и армии, на работе и дорогах, в лесах и парках, в домах отдыха и даже в политике. Выделять какое-то особенное насилие, наверное, неправильно. Все формы насилия имеют один корень, поэтому рассмотрим его суть, а не вид.
«Семейное насилие» — неудачное словосочетание. Не семья провоцирует насилие, а — пороки её членов. Муж бьёт жену не потому, что она женщина или жена, — просто его душой овладел бес. И семья тут ни при чём.
Насилие происходит не вследствие объединения людей в некоем угнетающем союзе, называемом семьёй; правда в том, что у членов этого «собрания» звериное начало превосходит ангельское. И институт семьи тут ни при чём.
Семья, созданная во славу Божию, предполагает наличие того, чего почти нет у зверей, — любви. Вот где проблемы! Большая часть семей напоминает не церковь, а прайд. Как в стае, у безбожной семьи есть вожак — альфа-самец или альфа-самка; бета-самец или бета-самка; и так далее по иерархии. И отношения в подобной семье точно описываются зоологами и анекдотами — про мужей, жён и тёщ, содержание которых сводится ко взаимному покусыванию и борьбе.
Молодые жёны пишут, что муж должен дарить цветы, внимать желаниям, сидеть «рука в руке» и смотреть в глаза часами… В этой любви к себе они видят любовь вообще: как же, если любить, значит, любить меня…
Мужья жалуются: мол, жена неблагодарна, манипулирует милостями и всегда недовольна; а корень недовольства — её жадность к деньгам и страсть к свободе дурить с подругами, вне семьи.
Старики плачутся, будто их никто не любит, не слушает; все поступают по собственной воле.
Дети, словно затравленные зверьки, ждут своего часа, чтобы всем им отомстить, начиная со стариков, или убежать из волчьей ямы как можно дальше.
Нормальная семья, складывающаяся в большинстве случаев, — это все против всех. И ещё не факт, что насилие в семье — мужское дело. Точно так же семью терзает и мать. Более того, если мать поднимает руку на детей, то её наказание часто жёстче мужского.
В такой стае невозможно определить, кто прав, а кто виноват. Как в фильме И. Бергмана «Осенняя соната». Все правы и все виноваты. Подключение Церкви к разборкам в «прайде» считается ненужным делом.
Церковь не защищает мужей от жён, а жён — от мужей. У неё нет ничего общего с феминизмом или правами бесконтрольных неуправляемых детей. Она предлагает не количественное регулирование, а смену качества отношений, в которых люди делятся не на пролетариев или буржуа, не мужчин и женщин. Она видит в людях не различие, а общее, делающее их природу равной ангельской, и напоминает, что люди — дети Божии. В качестве новой, более высокой организации она предлагает не брак, а венчание.
Брак и венчание — разные вещи.
Брак бывает и у язычников, а венчание — только у христиан. Брак имеет отношение к имущественной или психологической ответственности. А основа венчания — вера в Бога и любовь. Брак отвечает на вопрос: «Кто кому должен?», а венчание — кто кого любит.
Когда приходит слово «должен», уходит слово «любовь». Это надо иметь в виду, когда мы начинаем думать о том, кто мне в семье что-то должен.
Любовь — не право и, тем более, не политика; она не созидается ни феминизмом, ни правами детей. Вот почему эти революционные течения НИКОГДА не устранят насилия в семье. Имеющий права и силу всегда будет терзать слабого. Например, ребёнок, у которого появится прав больше, чем у родителей, неизбежно станет абсолютным тираном семьи.
Людям, принимающим венчание, насилие даже не приходит в голову; а сходящиеся по материальным мотивам рискуют нарваться на проблемы доминирования, возникающие при отсутствии настоящей любви.
Любящие люди понимают, что любое физическое насилие над ребёнком в переходном возрасте отталкивает его от родителей на годы и, бывает, на десятилетия. Жена, которую сокрушил кулаком пьяный муж, подсознательно будет бояться его, ненавидеть и не простит унижения и боли. Муж, уничтожаемый злой женой, рано или поздно отомстит ей, запив «горькую», и сполна вернёт «должок».
Церковь не желает разбираться, кто из зверей правее. Она хочет, чтобы люди просто перестали быть зверьми и вспомнили о своём Божественном величии и предназначении.
Семья в христианском идеале — это проекция Троицы. А венчание — договор с Богом двух людей, которые просят у Господа дать им помощником любимого человека и друга на пути шествия в Царство Небесное. Супруги обещают помогать друг другу, а Бог — помогать обоим.
Церковь видит правильным брак, увенчанный договором с Богом. Без посвящения семьи Богу брак является бессмысленным с духовной точки зрения, имеет оправдание лишь в биологическом или имущественном аспектах.
Если один из членов семьи нарушает договор с супругом и Богом, то смысл венчания исчезает. Когда муж-пьяница входит в дом и, как бес, всё в нём крушит, — брак не только прекращается по существу, но и становится опасным для семьи. Он превращается в сожительство с «живым-мёртвым» человеком по расчёту, по зависимости от жилья и прочим причинам. В таком случае речь идёт не о совместном движении в рай, а о том, что падающий супруг увлекает в ад всю семью. Тут уж не до прав и не до любви. Быть бы живу в этой стае с её взбесившимся вожаком.
Насилие в семье — не случайность, а результат последовательного наложения ошибок. Оно обусловливается тем, какой «частью души» супруг выбирал второю половину, — спутника в Царство Небесное или что-то другое. Это раз.
Ставили молодые муж и жена в начале пути любовь к Богу на первое место либо любовь собственную. Иногда замечаешь, как во время венчания невеста норовит поместить свою белую туфельку на полотенце раньше мужа: так, по примете, хочет стать главой семьи. И думаешь про себя: «Ну, парень, ты попа-ал. Взял в жёны медведицу». Ни о каком Боге тут и речи нет. Это два.
Был ли Бог между ними, и была ли между ними Его любовь в течение жизни, или они просто использовали друг друга. Она его — как добытчика и исполнителя желаний, а он её — как стиральную машину с дополнительными опциями. Это три.
И вот, когда «пирог сгорел», приходят в храм:
— Батюшка, сделай с этой «горелой коркой» чудо. Скажи нам, что думать про семейное насилие?
Что делать? Как «горелый пирог» превратить в сдобный? Правозащитники настаивают на законе. Церковь — на любви и чуде.
Закон тоже важен, и Церковь одобряет законы, написанные с умом и ради добра. У нас почему-то насилие в семье, в армии, в школе не считается насилием. С таким положением дел надо бороться. Но юриспруденция и расчёт меры имущества не являются проблематикой Церкви. У неё другие инструменты. Например, любовь. Разрушенная любовь может быть спасена только возрождением любви.
Но для этого нужна живая почка, из которой есть шанс выгнать новый стебель. В семье, созданной во славу Божию, в отличие от семей-прайдов, есть шанс искоренить зло не посредством закона, а с помощью Бога, благодаря тому, что такая почка была заложена в её основание. Люди Божии, когда им становится трудно, вспоминают о Нём, ибо Он в силах отменить законы природы там, где хочет. Живущие с семейными тиранами осознают: исправить их может чудо. И они молят Бога о чуде. Но чудо — это совместное дело Бога и человека. Чудо есть труд, увенчанный верой. Однако люди неохотно признают свою вину в семейной драме и ошибочно ожидают действий лишь от Бога. А что Он может сделать?
Если человек «закусил удила» и стал домашним тираном или пьяницей, то есть два пути отказаться от зла: либо найти замену радости вина и властолюбия, либо расхотеть делать зло. Но чтобы человек расхотел наслаждаться бесовской благодатью, не имея на то своей воли, Бог должен лишить его или ума, или воли; по сути, сломить волю грешника и превратить его в овощ. А как по-другому, коль греховодник не хочет отказаться от зла? Выход ли это?
Иной способ возможен, если живущие рядом с домашним самодуром, набравшись ангельского терпения и приближая чудо Божие, вдохновят злодея духом любви, который сильнее и полнее духа насилия. Для супруга, спасающего свою вторую половинку, такая жизнь может стать историей настоящего мученичества Христа ради. Если, конечно, он готов к этому подвигу и сотрудничеству с Богом.
Костыль бывает в руках, а бывает «в голове». Никто не толкает инвалида на костылях. Подобная же история и у тех, кто повредился умом или сердцем в приступах насилия либо пьянства. Любящий супруг должен понимать, что перед ним больной, которому требуется лечение, прежде всего любовью. Как в сказке Андерсена Герда отогрела сердце Кая, так и здесь: путь к воскресению любви и сердца лежит через труды и веру.
Или известная «белорусская история»: девушка пришла с фронта без рук, а парень не бросил её, и она стала человеком с большой буквы. У них всё получилось, потому что парень любил, девушка любила; и таких людей любит Бог.
Скажете — это трудно. Да.
Скажете — это выше человеческих сил. Да.
Скажете — это невозможно. Нет — возможно!
Жизнь с пьяницами подчас представляется настоящим адом, наступившим прежде конца света. Практика показывает, что шанс на спасение появляется тогда, когда сам больной в моменты просветления кается, осознаёт свою болезнь и просит верного супруга и Бога о спасении. Без понимания спасительного мученичества супруга обречена либо на развод, либо на полное разрушение своей личности и личности детей.
В клинче эгоизма и зла однажды наступает момент, когда бесовская мышеловка захлопывается, и человек входит в смертельный штопор. Тогда спасение ближних — только в разводе, поскольку в этом случае совместная жизнь уже не брак и не венчание. Сохранять форму при отсутствии содержания — зло на зло. Но если в муже и жене остаётся хоть капля согласия идти с помощью Бога в рай, то Бог обязательно поможет и даст силы.
Почему Ангелы не устают? Они не экономят силы. Чем шире открыто сердце для любви, тем полнее Бог вливает в него Свою помогающую благодать. Самоотвержение и открытость Богу есть главное свойство любви. Самоотвержение не означает, что чувства, мысли и самого себя нужно затолкать сапогом в глубины души. Нет. Всё проще: вместо хлама, который мы ошибочно называем своим «Я», в душу надо впустить сокровища Бога, и главное из них — любовь. И, обретя это, поделиться с супругом.
Когда является слово «любовь», уходит слово «должен». А где любовь — нет места насилию. И говорить о насилии и феминизме между влюблёнными странно и глупо.
Любовь к Богу и любовь к человеку — основа нашей жизни и причина того, что рай может начаться раньше конца света, прямо в нашем городе, прямо в нашей семье, прямо в нашем сердце.
Берегите любовь, и любовь сбережёт вас.
Иерей Константин КАМЫШАНОВ