Отношение православных людей к теме космоса и контактов с жителями иных миров противоречиво. Так, Святейший Патриарх Кирилл (ещё в сане митрополита) пресловутые «летающие тарелки» связывал со злыми духами. Действительно, с точки зрения научной фольклористики, есть существенное сходство между описаниями встреч с «гуманоидами» НЛО и фольклорными рассказами о встречах с нечистой силой. Но Православная Церковь духовно окормляет космонавтов, многие из которых верующие, и даже первый космонавт планеты Юрий Гагарин по меньшей мере испытывал сердечную любовь к православной традиции. Настоятель Патриаршего подворья храма Преображения Господня в Звёздном городке игумен Иов рассказывал, что, будучи верующим ребёнком, в детстве горячо интересовался космосом, запускал самодельные ракеты, вёл астрономические наблюдения.
 
 
Человеческий интерес к космосу далёк от потребностей и позывов материальной природы. Мало кто из «космических мечтателей» думает о других планетах с прицелом использовать их ресурсы для личного обогащения. Это касается даже тех энтузиастов космонавтики, кто занимался сугубо инженерными, техническими вопросами. Реалистически мыслящий «прикладник» С. Королёв мечтал о встречах с жителями иных миров. Ещё большим мечтателем был учитель Королёва Ф. Цандер, хотя именно Цандер сконструировал и испытал первый в России реактивный двигатель.
 
 
Интерес к космосу представляет собой ярко выраженный вертикальный вектор. Всякое внимание к небу есть уже в некотором роде отрицание земли. Земля же в привычной нам символике обозначает прежде всего материальный мир. Говоря, что преследуем «земные цели», мы не имеем в виду их общепланетарность; эти цели или интересы связаны с материальными вещами (деньги, физический комфорт, удовольствия). Всё, что можно «пощупать» и использовать, относится к области имманентного. «Трансцендентальное» — противоположное имманентному — никак использовать нельзя, хотя к нему можно приобщиться.
 
«Трансцендентальное» в этой системе понятий — почти то же самое, что и духовное. Можно уверенно сказать: интерес к космосу — как поверхностный, ограниченный чтением фантастической или научно-популярной литературы, так и глубокий — в основе своей имеет духовную природу.
 
Одним и тем же словом «небо» издавна называли у нас как физический космос, так и духовное пространство. Именно небесное царство уготовано последователям Господа Иисуса Христа. И когда Писание говорит о вознесении Господа на небо, оно имеет в виду не атмосферу и не лежащее за ней безвоздушное пространство. Вероятно, с самого начала слушатели и читатели Писания понимали, что речь идёт о нематериальном (сверхматериальном) мире.
 
 
Область трансцендентального распространяется не только вверх, к небу, но и вниз. Мы обычно употребляем слово «духовность» в его положительном значении. Но, как справедливо предупреждает К. Льюис, не надо забывать, что «духи бывают разные». Описывая инопланетных монстров, захват Земли кровожадными пришельцами, писатели-фантасты символическим образом изображают, безусловно, духовную реальность. Они переводят в наглядные образы то, что тревожит читателей, а может быть, и то, что угнетает души авторов. Стоит вспомнить книгу «Война миров» Герберта Уэллса, которая появилась в преддверии череды мировых войн, развязанных вовсе не пришельцами с Марса, а самими землянами. Не менее ярко выразилась одержимость населения Земли духами злобы поднебесной в послевоенный период, когда на Западе только слепой не видел в небе «летающих тарелок» и не вступал в «контакт» с пришельцами, которые «стерли его память» и до смерти напугали. Однако мы должны ответственно отделять переживания «контактёров» и рассказы «очевидцев» от литературных произведений на тему «войны миров». Превратившись в литературный текст, любое событие становится доступно разумному анализу и критике, а для имеющих уши текст может послужить источником сведений о важных процессах, происходящих в сознании и сердцах людей.
 
Конечно, в пространстве космической литературы встречаются не только монстры. Причём нетрудно заметить, насколько сильно отличаются плоды фантазий западных людей от тех образов, которые приходят в голову российским писателям и мечтателям. Даже К. Циолковский, при всём своеобразии своего «религиозного сознания», моделировал относительно человечный процесс заселения землянами космоса. Его предшественник философ Н. Фёдоров и вовсе исходил из православных соображений о смысле жизни человечества, хотя в его утопии некрасиво выпячена одна сторона христианского учения за счёт других, не менее важных. «Фёдоровский след» в русской фантастике и космонавтике вообще силён, но ни этим влиянием, ни «коммунистической доктриной» нельзя объяснить положительность символов российской космической мысли. Характерно, что даже контактёрский фольклор в Советской России существенно отличался от западного: если в Америке пришельцы появлялись, чтобы исследовать и похищать землян, то в России они… помогали нам сражаться с фашистами. Дети в пионерских лагерях рассказывали друг другу о фантастическом оружии под названием «волос Ангела», которое инопланетяне сбрасывали со звездолётов на немецкие танки во время Курской битвы. Аналогичную символику встречаем в стихотворении поэта-фронтовика и писателя-фантаста В. Шефнера:
 

Марсианин умирал
 На Земле моей,
 С Марса он сюда не ждал
 Белых кораблей.
 Он, громя врага в упор
 В боевом строю,
 У деревни Спасский двор
Отдал жизнь свою.
Лёжа в мёрзлом лозняке,
Пулею сражён,
На нездешнем языке
Тихо бредил он.
Он сквозь горестную дрожь
Продолжал твердить
Слово всё одно и то ж, —
 Имя, может быть?
Он глядел в ночную тьму,
В звёздную метель,
Я под голову ему
Подложил шинель.
С дальней родины своей
Не сводил он глаз,
Протянул он руки к ней —
И ушёл от нас.
И его среди зимы
Схоронили здесь.
Толком не узнали мы,
Что на Марсе есть.

 
 
Герой стихотворения не просто оставил Марс, чтобы вступить в советский партизанский отряд — в первой, не приведённой здесь, части стихотворения говорится, что марсиане у себя дома бессмертны; и эту возможность физического бессмертия марсианин приносит в жертву братской любви к землянам, к белорусским или ленинградским партизанам. В полном соответствии с евангельской истиной: «Нет больше той любви, если кто положит душу свою за други своя».
 
Стихотворение Шефнера допускает двоякую трактовку — как научно-фантастическую (если предположить, что герой действительно марсианин), так и лирико-символическую (если по неизвестным нам причинам герой, вступая в партизанский отряд, назвался марсианином). Однако в том и в другом случае налицо переплетение евангельских и космических мотивов. По-видимому, даже название деревни, возле которой отдал свою жизнь марсианин, — «Спасский двор» — не случайно.
 
 
Столь однозначные параллели в русской литературе, однако, редки. Зато благодаря подвижнической деятельности Н. Трауберг и других переводчиков мы можем читать христианскую космическую фантастику К. Льюиса. Этот любимый многими православными автор показал убедительные картины Божьего мира на других планетах. И хотя сейчас мы прекрасно знаем, что реальная Венера ничуть не похожа на рай льюисовской Переландры, а на Марсе нет теплокровных обитателей, которые, как и мы, поклоняются Творцу неба и земли (см. роман «За пределы Безмолвной планеты»), облагораживающее влияние этих книг не слабеет. На примере Льюиса, пожалуй, наиболее отчётливо видно, что космическая фантастика описывает вовсе не материальный, а духовный космос.
 
«Допустим, — скажут иные, — в некоторых вымыслах о космосе и инопланетянах мало или вовсе нет ничего вредного, бесовского. Однако нужны ли нам туманные, символические описания того, что со всей полнотой и силой уже изображено в Священном Писании и растолковано отцами Церкви?»
 
За всех говорить не берусь. Прошу только не забывать о духовных надобностях по меньшей мере двух групп лиц.
 
 
Первые — люди невоцерковлённые, неверующие. Нам неведомо, когда их души откроются Божественному Слову. Мы знаем только, что это может произойти в любой момент. И чтобы души их не окаменели, ограниченные земными интересами, им дана возможность узнать о небе в символической, художественной, образной форме. Вспомним, что Господь говорил не только со своими учениками. Он сообщал спасительные истины и внешним, тем, кто не мог сразу принять их в сердце. Но им Он давал знания в притчах. Следовательно, сама притчевая, символическая форма высказывания освящена Высшим авторитетом.
 
Другая группа, которой космические фантазии могут быть полезны, — это дети. Возвысить душу можно только возвышенным. Ребёнок часто, в силу возраста, не способен к продолжительному восприятию душеполезных бесед. Основное занятие детей — игра. Именно игре нормальный ребёнок посвящает большую часть времени. Он может посещать церковные службы, воскресную школу, учить молитвы, но после церкви всё равно будет играть, или смотреть мультики, или слушать (читать) художественную литературу. Лучше пусть он «летит» на Марс, чем играет в «гангстеров» или в «типичную семью» с компьютером и пивом. Есть принципиальная разница между земными и небесными темами детских игр. Глядя, в какие забавы играет ребёнок, нетрудно предсказать, кем он станет, когда вырастет. Вовсе не случайно девочки играют в «дочки-матери», а мальчики — в войну и машинки. И в тот момент, когда машинка превращается в звездолёт, ребёнок — возможно, впервые — обратит взор к небу.
 
 
Подростки тридцатых годов любили играть в лётчиков. Кто знает — не помогли ли эти игры победить Гитлера? Пусть научная фантастика, фантазия, образы дружественных (а ещё лучше — верующих, как у Льюиса) инопланетян, образы мирных планет послужат той «мягкой пищей», которую сознание ребёнка сможет принимать прежде, чем он дорастёт до духовной пищи взрослых людей.
 

Сергей ИВАНОВ
02.07.2018