Беседа с Дорофеем Фиоником — православным публицистом, историком, этнографом, фольклористом, издателем журнала «Бельский гостинец», председателем объединения «Музей малой Отчизны» в Студиводах (предместье города Бельск-Подляски Подляшского воеводства, Польша).
 

 
— Дорофей, расскажите, как вы избрали род деятельности, которым активно и целеустремлённо занимаетесь?
 
— Строго говоря, человек является тем, кем были его предки, поскольку, начиная свой жизненный и творческий путь, он видит их. И у меня нет разрыва с корнями, в нашей семье было уважение к прошлому, к истории и к нынешней духовной жизни. Эти крепкие основы помогают мне всё время ощущать помощь предков. Когда я занимаюсь историей или другими направлениями культуры, то всегда знаю, что делаю это ради увековечения тех, кто был до меня. Ради этого существует и «Музей малой Отчизны» в Студиводах, созданный мною 30 лет назад.
 
— А что подтолкнуло создать музей?
 
— Когда мне исполнилось 18-ть лет, я получил в наследство дом деда. Старый деревянный подляшский дом. И тогда решил: там будет музей. Теперь мои увлечения культурой, историей имеют уже опору и варианты воплощения.
 
Постепенно музей стал приобретать статус не старинного экспоната, а культурного центра. В то время в Польше общественные музеи только начали появляться, мы были одними из первых. Я ездил по свету, смотрел на опыт других, на методы работы с людьми. В своём музее собирал детей и учил с ними старинные песни. Какой парень станет сейчас этим заниматься? А у меня всё время было желание работать с молодёжью. А с другой стороны, я всегда любил общаться со старшими, слушать их, записывать мысли и суждения на магнитофон. Теперь имею большой аудиоархив.
 
— Какие это записи?
 
— Они пели старинные песни, рассказывали про обряды, традиции, вспоминали истории, сказки, поговорки.
 
 
— Это вы рассказали о своей связи с культурным наследием, а вера православная у вас с детства?
 
— Старый город Бельск-Подляски воспитал меня. В моём детстве, это 1970-е годы, там были 20-ть тысяч населения и три православных прихода! Если вспомнить те годы, то в каком-либо городе Беларуси такое было невозможно! А у нас — да. В то время и Костёл Католический стоял крепко. Это давало опору Православной Церкви в Польше, ибо она тоже могла отстаивать свои права.
 
— И удавалось отстоять?
 
— Удавалось. Хотя в 1940-е годы у нашей Церкви существовали свои проблемы — с юрисдикцией. Церковь на Белосточчине стояла на распутье. С одной стороны, были такие устремления у архиепископа Минского Василия (Ратмирова), чтобы местная Православная Церковь подчинялась Московской Патриархии; а с другой стороны, она являлась автокефальной уже с 1920-х годов. Это была почва для конфликтов.
 
Успокоение пришло во второй половине 1960-х годов и в 70-е, когда Митрополитом Варшавским и всея Польши стал Василий (Дорошкевич). В ещё коммунистическом государстве началась очень активная деятельность православной молодёжи — это начало 80-х. У нас у первых среди восточно-европейских стран возникли братства православной молодёжи и стали проводиться паломничества.
 
— А что послужило причиной развития такого процесса?
 
— Начало было не без препятствий со стороны властей; но нашлись люди с широкими взглядами, например, покойный владыка Вроцлавский и Щетинский Иеремия (Анхимюк), связанные с духовной семинарией, и светская молодёжь (к примеру, Евгений Чиквин, бывший депутат польского Сейма, ныне — главный редактор ежемесячника «Православный обзор»)...
 
— Но Польша всё-таки воспринимается как страна сугубо католическая. Кто же составил это молодёжное движение? Этнические белорусы, живущие в Польше?
 
— В Польше сохранилась область, где население почти поголовно православное, — это Восточное Подляшье. Его не затронули послевоенные принудительные репатриации, как, скажем, населения Люблинского воеводства, украинцев Галичины или этнической группы лемков с Карпатских гор. В 1947 году они были принудительно выселены польскими коммунистическими властями на запад и север Польши. Там Православная Церковь фактически была уничтожена. Но население Белосточчины силовые меры не затронули, и потому, в определённой степени, мы ощущаем себя не религиозным меньшиством, а большинством. В некоторых местностях — в Гайновском повете, в части Бельского, Белостокского, Семятичского, Сокольского — православных больше. А есть деревни, где все — православные. Правда, это сегодня меняется. Наши православные сёла с 1970-х годов начали пустеть. А деревни при Беловежской пуще стали популярными среди жителей больших городов, типа Варшавы, которые стремятся ближе к природе и покупают дома, участки, потому структура населения меняется.
 
В Бельск-Подляски моего детства было три православных прихода, а теперь пять, а католических костёлов — четыре. Значит, в нашем городе православных больше. И даже по активности это видно, по тому, как люди стараются сохранить свою идентичность, самосознание — вероисповедание и белорусскую принадлежность. Кто не ощущает себя белорусом, а говорит: «Я русский», — тоже хорошо; он осознаёт свою принадлежность к восточно-славянской культуре.
 
 
— То есть для жителей вашего региона важно осознавать себя белорусами, людьми, связанными с белорусской культурой?
 
— И не только белорусской; у нас на Подляшье не так всё просто. Украинцы весьма национализировали Церковь. У них в храмах даже флаги присутствуют. У греков — тоже. У нас такого ярко выраженного национального оформления нет. Возможно, это исторически обусловлено тем, что люди временами скрывали свою принадлежносць, не декларировали, «кто я», говорили только «я тутэйшы». Либо временами рассуждали в неком понимании историческом: «Я — русский», «Наш язык — русский», — не подразумевая Россию. Как и Франциск Скорина написал в названии: «Библия руска», — не имея в виду Москву. Тогда так говорилось про людей — «Русь», «русский», но подразумевалась Русь Литовская.
 
— Так кто же по национальности православные жители Белосточчины?
 
— Римо-католики на Белосточчине в большинстве своём поляки, но есть и белорусы, которые денационализировались. На Сокольщине — особенно. Есть римо-католики, старшее поколение, которые говорят по-белорусски, но считают себя поляками. Большинство православных — это белорусы. Только все делятся на диалекты. На севере Белосточчины говорят так, как на Гродненщине. На юге, откуда я родом, мы говорим, как на Полесье (Каменеччина и Брестчина), и можем считаться полешуками.
 
На Белосточчине заметны православные — они активны. В самом Белостоке много интеллигенции православной, белорусской. В городе двенадцать православных приходов, при каждом — братства, хоры, православное радио, журналы. А если найдётся личность с харизмой организатора, то мы далеко впереди римо-католиков! Вот в Бельске лет десять тому назад Православная Церковь получила от города большое здание бывшего детского сада. И похожее большое здание для культурно-просветительской деятельности получил Костёл. В доме, что получили римо-католики, ничего не делалось, и он начал разрушаться. Недавно его вовсе разобрали. А в здании, которое дали православным, благодаря трудам отца Георгия Богацевича и его сотрудников, возникли православный детский сад, куда ходит около 150 детей, и православная школа. Ещё здесь работает дом православной культуры, братства имеют свои помещения.
 
— То есть любое дело на личности держится…
 
— Но через личность промышляет Бог. Без благословения Божиего ничего не происходит. Взять Бельскую иконописную школу, которую отец Леонтий Тофелюк основал. Тоже большое достижение общецерковное…
 
А вообще, всё держится на простых людях, которые не имеют серьёзного образования, но приходят на каждую церковную встречу. У нас в Бельске на любой церковный доклад или концерт являются по 200-300 человек! Но большинство из них на конференциях не задают вопросов по докладам. Для них вечерня, Литургия или доклад какого-то архимандрита — это повод быть вместе, в общине, в со-общности церковной. Они даже, может, и не вникают в суть сказанного, а в своих мыслях пребывают. Это я наблюдаю за некоторыми постоянными посетителями. Но они — добрые люди, молитвенники. И таких набожных, благочестивых людей, которые глубоко принимают каждое слово, у нас много.
 
 
— А почему, на ваш взгляд, живя среди католиков, они так держатся за Православие? Ведь если ты, как белая ворона, оказываешься в иной среде, она оказывает на тебя воздействие, и трудно противостоять этому.
 
— Часть из них — те, у кого отец, дед были православными, — вот и они православные. Но если говорить про молодёжь, — она любит быть модной. И сегодня в Польше православным быть модно. Не очень массово, но это проявляется.
 
А для части коренных, этнических поляков Православие — это то, что интересно, глубоко, оригинально. И если кто-то ищет, если ему посчастливится не соблазниться буддизмом или каким-нибудь харизматичным протестантизмом в сектантском варианте, то они отдаются Православию целиком. Я знаю таких, кто принимает не только саму веру с её учением, но и культуру, которая в Польше ассоциируется с Православием, ─ восточно-славянство, всё русское, белорусское, украинское, церковно-славянский язык… Ведаю одного священника, отца Павла: родом из Гданьска, коренной поляк, принял Православие, женился на белорусской девушке из-под Беловежской пущи, пошёл в семинарию, получил священнический сан. Ещё до этого, когда я не знал, что он учится в семинарии, во время общения с ним, я чувствовал, что говорю со своим человеком. Ибо он нашёл искомое. Я думаю: часть поляков по духу православная; она глубоко подходит к своей вере и видит в официальном польском римо-католицизме, что он стал фасадным, внешним, опустошённым, холодным. Согласно новому благословению Костёла, во время Великого поста поститься нужно только в среду и пятницу. А что, вне поста в эти дни поститься не надо? Старшему поколению католиков не нравятся эти решения. Они живут по-старому и ближе к православному восприятию веры; даже с уважением говорят: «О, у вас ещё пост сохранился!» Ещё наблюдаю, как многие католики в Бельске идут за Крещенской водой в православные храмы, ибо считают её чудотворной. Они воспринимают её очень серьёзно. Ведь у католиков нет Великого освящения воды, как у нас. Вода, конечно, освящается, но это не великая Агиасма, не Крещенская. Католики учатся писать иконы…
 
Но это не массовая тенденция, ибо невозможно, чтобы было открытое массовое движение возврата Костёла к истокам. Но если есть хотя бы отдельные группы таких верующих, то для нас, православных, это — повод для размышления: мы имеем, сохранили всё то, что другие ищут, что они потеряли. Консерватизм — наше спасение, когда речь идёт о литургической жизни. Но из-за него мы можем порой терять людей, отталкивать их…
 
— Особенно молодёжь!
 
— Да. И тут очень важно, что у нас на Подляшье вопросы воцерковления и культурного самоопределения решаются параллельно. Ведь православную молодёжь объединяет и то, что, когда у нас бывают встречи, молодые люди могут петь свои песни — то ли белорусские, то ли российские. Польские либо не услышишь, либо звучат очень редко, ибо молодёжь, осознанно или подсознательно, понимает, что находится в круге восточно-славянской культуры.